Иисус — миссия Христа.
Пост, Бодрствование, Молитва — приближают нас к Богу!
Ессеи
Иоанн Креститель
Искушение
Те знания, к которым должен был стремиться Иисус, могли быть в те времена только у Ессеев.
Евангелие обходит полным молчанием жизнь Иисуса до Его встречи с Иоанном Крестителем, после которой Он как бы вступает в отправление своего высокого служения. Непосредственно после этого Он появляется в Галилее с совершенно определенным учением, с уверенностью пророка и сознанием Мессии. Но очевидно, что этому смелому выступлению предшествовала долгая подготовка и высшее посвящение. Не менее вероятно и то, что посвящение это должно было произойти в единственном братстве, которое сохраняло в те времена в стране израильской истинные эзотерические традиции и высокий уровень жизни древних пророков.
В этом не может быть никакого сомнения для тех, кто в состоянии подняться над суеверным почитанием мертвой буквы и понять внутренний смысл событий в духе и истине. Это подтверждается не только внутреннею близостью, которая существует между учением Иисуса и учением Ессеев, но и тем молчанием, которое Христос и его близкие сохраняли относительно этой секты. Почему Он, который нападает так смело и свободно на все религиозные партии своего времени, ни разу не упоминает даже имени Ессеев? Почему апостолы и евангелисты не говорят о них почти ничего? Это обстоятельство можно объяснить только тем, что они смотрели на Ессеев как на своих, что они были связаны клятвой, которая давалась при посвящении в мистерии, и что секта эта слилась с христианами.
Братство Ессеев представляло во времена Иисуса последние остатки тех школ пророков, которые были основаны Самуилом. Деспотизм палестинского правительства и ревнивая зависть честолюбивого и раболепного священства загнали их в уединенное убежище и принудили их к молчанию. Они не боролись более, как их предшественники, и довольствовались тем, что сохраняли в целости предания.
Они имели два главных центра: один в Египте, на берегу озера Маориса, другой в Палестине в Енгадди, на берегу Мертвого моря. Избранное ими для себя название Ессеев происходит от сирийского слова Asaya, что означает врачи, а по-гречески терапевты, ибо их открытая деятельность среди народа состояла в излечении физических и нравственных недугов.
«Они изучали с большим старанием различные врачебные манускрипты, в которых были изложены оккультные свойства растений и минералов».
Некоторые из них обладали даром пророчества, как, напр., Менахем, который предсказал Ироду его царствование.
«Они служат Богу – говорит Филон – с великим благочестием, и не внешними жертвоприношениям, а очищением своего собственного духа. Они бегут из городов и прилежно занимаются мирными искусствами. У них не существует ни одного раба, они все свободны и работают одни для других».
Правила ордена были очень строгие: чтобы вступить в него, нужно было пробыть на испытании не менее года. Если свойства ищущего оказывались подходящими, его допускали к обрядам омовения, но вступать в сношения с учителями ордена можно было лишь после нового двухлетнего испытания, после которого нового члена принимали в самое братство. Этому предшествовало произнесение «страшных клятв», которыми вступающий обязывался исполнять все постановления ордена и ничего не выдавать из его тайн.
После этого вступающий допускался к общей трапезе, которая происходила с большою торжественностью и составляла внутренний культ Ессеев. Они смотрели на одежду, употреблявшуюся при этих трапезах, как на священную, и снимали ее прежде чем приняться за обыденные работы. Эти братские вечери, которые являются прообразом Тайной Вечери, основанной Иисусом, начинались и оканчивались молитвой. Тут же давались толкования священных книг Моисея и пророков. Но толкование текстов, так же как и посвящение, имело три ступени и три смысла. Очень немногие достигали высшей ступени.
Все это удивительно похожие на организацию Пифагорейского ордена, но сходство это происходить от того, что та же организация существовала и у древних пророков и везде, где происходило посвящение.
Прибавим, что Ессеи исповедовали основной догмат орфической и пифагорейской доктрины – догмат предсуществования души, в котором кроется причина её бессмертия.
«Душа – говорили они, – спускающаясь из самого тончайшего эфира и притягиваемая к воплощению определенными естественными чарами, пребывает в теле как в темнице: освобожденная от цепей тела, как от долгого рабства, она улетает с радостью» (Josephe A.J. II, 8).
У Ессеев принятые братья жили в общине, пользуясь общим имуществом и сохраняя безбрачие; они избирали для места жительства уединенные местности, возделывали землю и нередко воспитывали заброшенных детей. Что касается до семейных Ессеев, они составляли нечто в роде ордена третьей степени, усыновленного первым и подчиненного ему. Они отличались своею молчаливостью, кротостью и серьезностью и занимались только мирными ремеслами: многие из них были ткачами, плотниками, садоводами, но купцов или оружейных мастеров между ними не было никогда.
Рассеянные небольшими группами по всей Палестины, до самой горы Хорива, они находили друг у друга самое радушное гостеприимство. И мы видим Иисуса и Его учеников, переходящих из города в город, из округа в округ в полной уверенности, что они везде найдут приют.
«Ессеи, – говорит Жозеф, – отличались образцовой нравственностью: они стремились господствовать над своими страстями и сдерживать всякий порыв гнева; всегда доброжелательные и миролюбивые в своих сношениях, они вызывали полное к себе доверие. Их простое слово имело более силы, чем клятва; они так и смотрели на всякую клятву в обыденной жизни, как на греховный поступок. Они готовы были скорее вынести самые страшные муки, и притом с улыбкой на устах, чем нарушить малейшее из своих религиозных убеждений».
Равнодушный к внешнему великолепью Иерусалимского культа, далекий от жесткости саддукеев и гордости фарисеев, отталкиваемый педантизмом и сухостью синагоги, Иисус был привлечен к Ессеям внутренней близостью, естественным сродством.
Ранняя смерть Иосифа предоставила полную свободу сыну Марии. Его братья могли продолжать дело отца и поддерживать дом. Мать согласилась на то, чтобы Он ушел неведомо для всех к Ессеям в Енгадди. Принятый как брат и приветствуемый как избранник, Он должен был оказывать непреодолимое влияние на самих учителей ордена, благодаря своему превосходству, своему пламенному милосердию и тому божественному отпечатку, который покоился на всем Его существе.
И все же от них получил Он то, что только одни Ессеи и могли дать: эзотерическое предание пророков и отсюда – осведомленность относительно исторической и религиозной эволюции. Он сознал ту пропасть, которая разделяла официальную еврейскую доктрину от древней мудрости Посвященных, которая была истинной матерью всех религий, постоянно преследуемой «сатаной», т.е. духом зла, эгоизма, ненависти и отрицания, соединенным с политическим абсолютизмом и с церковным лицемерием. Он узнал, что Книга Бытия под своим символизмом заключает теогонию и космогонию, столь же далекую от своего буквального смысла, как далека самая глубокая из наук от детских сказок. Он увидал в Днях Творения вечное творчество путем эманации элементов и образования миров; Он созерцал происхождение душ и их возврат к Богу путем постоянно совершенствующихся существований или «поколений Адама»; Он был поражен величием мысли Моисея, который стремился подготовить религиозное единство всех народов, создавая культ единого Бога и воплощая эту идею в Израиле.
Там же Он должен был узнать учение о божественном Глаголе, которое в Индии провозглашалось Кришной, в Египте – жрецами Озириса, в Греции – Орфеем и Пифагором и которое было известно среди пророков под именем Мистерий Сына Человеческого и Сына Божьего.
По этому учению наивысшее проявление Бога есть человек, который по своему строение, по своей форме, по своим органам, по своему разуму, есть образ и подобие Бога, свойствами которого он обладает. Но в земной эволюции человечества Бог как бы рассеян и раздроблен во множестве людей и в несовершенстве человеческом. Он страдает, Он ищет Себя, Он борется внутри человека; Он – Сын Человеческий. Совершенный человек, являющийся наиболее высокой мыслью Бога, остается скрытым в бесконечной глубине Его желания и Его силы.
Но в известные эпохи, когда человечество подходить к бездне и его необходимо спасти и дать ему толчок, чтобы возвести его на новую ступень, Избранник отождествляется с Богом, притягивая Его к себе силою, мудростью и любовью, чтобы проявить Его снова в сознании людей. И тогда божественная природа, проникшая в него силою Духа, воплощается в нем: Сын Человеческий становится Сыном Божиим и Его живым Глаголом.
В другие века и у других народов уже появлялись Сыны Божии, но в Израиле со времен Моисея было лишь ожидание, поддерживаемое пророками, грядущего Мессии. Ясновидцы говорили, что на этот раз Он будет именоваться Сыном Жены, небесной Изиды, которая считалась Супругой Господа, ибо свет Любви будет сиять в Нем с такой силою, какой земля на знала до Него.
Эти тайны, раскрываемые патриархом Ессеев перед молодым Галилеянином на пустынном берегу Мертвого моря, в нерушимом уединении Енгадди, казались Ему одновременно и чудесными, и знакомыми. Его должно было охватывать особое волнение, когда глава Ордена объяснял Ему слова, который находятся и поныне в книге Еноха:
«От начала Сын Человеческий был в тайне. Всевышний хранил его у Себя и проявлял Его своим избранным.. Но владыки земные испугаются и упадут ниц, и ужас обуяет их, когда они увидят Сына Жены сидящим на престоле Славы… И тогда Избранник призовет все силы неба, всех святых свыше и могущество Божие. И тогда все Херувимы и все ангелы Силы, и все ангелы Господа, т.е. Избранника, и другой силы, которая служит на земле и поверх вод, поднимут свои голоса.
При этих откровениях, слова пророка загорались новым светом в душе Иисуса, подобно молнии, сверкающей в темную ночь. Кто же был этот Избранник и когда появится Он среди Израиля?
Иисус прожил несколько лет у Ессеев. Он подчинялся их дисциплине, Он изучал вместе с ними тайны природы и упражнялся в оккультной терапевтике. Он победил свою земную природу и овладел своим высшим сознанием. Изо дня в день размышлял Он над судьбами человеческими и углублялся в самого себя. Важнейшим моментом Его пребывания у Ессеев была та знаменательная для всего братства ночь, когда Он в глубочайшей тайне принял высшее посвящение четвертой ступени – то, которое давалось только в случае высокой пророческой миссии, добровольно принимаемой на себя Посвященным и утверждаемой Старейшинами.
Собрание происходило в пещере, высеченной внутри горы на подобие обширного зала, имевшего алтарь и сиденья из камня. Лишь глава Ордена и его Старейшины, да иногда две или три посвященные пророчицы могли присутствовать при таинственной церемонии. Неся в руках факелы и пальмы, облаченные в белые льняные одежды, пророчицы приветствовали нового Посвященного как «Супруга и Царя», которого они предчувствовали и которого вероятно видят в последний раз… Затем глава Ордена, обыкновенно столетний старец (по утверждению Жозефа, Ессеи жили чрезвычайно долго), подавал ему золотую чашу – символ высшего посвящения, которая заключала в себе вино из виноградника Господня – символ божественного вдохновения.
Есть указания, что Моисей пил из такой чаши вместе с семьюдесятью Старейшинами, а еще ранее – Авраам, получивший от Мелхиседека такое же посвящение под видом хлеба и вина. Никогда Старейший не вручал чашу человеку, который не владел ясными признаками пророческой миссии. Но самую миссию определить мог лишь сам пророк; он должен был найти ее внутри себя, ибо таков закон посвящения: ничего извне, все изнутри.
С этого момента Иисус становится свободным, полным господином над своей жизнью, независимым от ордена; отныне сам Иерофант, Он был предоставлен воздействию Духа, который мог низвергнуть Его в бездну или поднять на вершину, недосягаемую для страдающего и греховного человечества.
Когда после пения гимнов, после молитв и торжественных слов Старейшего, Иисус Назорей принял чашу, бледный луч зари, проникали через отверстие горы, скользнул по факелам и по длинным белым одеждам ессейских пророчиц; они содрогнулись, увидев освещенного этим лучом бледного Галилеянина, ибо великая грусть появилась на прекрасном лице Его. Не воскресло ли в Нем воспоминание о Силоаме, и сквозь эту великую грусть не увидал ли Он лежавший перед ним путь?
В это же время Иоанн Креститель проповедовал на берегу Иордана; он не принадлежал к Ессеям, он был народным пророком, из крепкого племени Иуды. Гонимый в пустыню суровым благочестием, он вел там жизнь, полную лишении, в постоянных молитвах, в посте и изнурении. Поверх обнаженного тела, сожженного солнцем, он носил вместо власяницы одежду из верблюжьей шерсти, как знак покаяния его самого и его народа, ибо он глубоко чувствовал бедствия Израиля и не переставал ожидать его освобождения. Он думал, следуя верованию иудейскому, что Мессия появится скоро, как мститель и исполнитель правосудия, и, подобно Маккавею, поднимет народ, прогонит римлян и покарает всех виновных, а затем, торжественно вступив в Иерусалим, восстановит царство Израильское в мире и справедливости и вознесет его выше всех народов земли.
Он проповедовал народу скорое появление Мессии и увещевал, что нужно подготовиться к Его появлению раскаянием и очищением сердца. Приняв от Ессеев обычай священных омовений и преобразовав его по своему, он придавал крещению в Иордане значению видимого символа, как бы всенародное совершение внутреннего очищения, которое он требовал от людей. Эта новая церемония, эта пламенная проповедь перед толпами народа в величавой раме пустыни, перед священными водами Иордана, между строгими горными хребтами Иудеи и Персии, сильно действовала на воображение и привлекала множество людей. Она напоминала славные дни древних пророков; она давала народу то, чего он не находил в храме: внутренний толчок и, вслед за страхом раскаяния, веяние надежды, смутной и чудесной.
К Иоанну Крестителю сбегались со всех концов Палестины и даже из еще более отдаленных стран, чтобы послушать святого пустынника, который предвещал Мессию. Народ, привлеченный его словом оставался у берегов Иордана целыми неделями, разбив близ реки целый лагерь и не желая уходить вдаль, чтобы не пропустить появления Мессии. Многие предлагали взяться за оружие, что-бы под его предводительством начать священную войну. Ирод Антипа и священники Иерусалима начинали уже тревожиться этим народным движением. Кроме того, признаки времен были угрожающие. Тиберий, достигший семидесяти четырех лет, заканчивал свою жизнь, предаваясь распутным пирам в Капри; Понтий Пилат удваивал свою строгость против евреев; в Египте жрецы провозглашали, что феникс готовится восстать из пепла.27
Иисус, который чувствовал, как внутри Его растет пророческое призвание, но который все еще искал своих путей, пришел в свою очередь в пустыню Иордана с несколькими братьями Ессеями, которые уже тогда следовали за Ним как за Учителем. Он хотел видеть Крестителя, услышать его проповедь и подвергнуться всенародному крещению. Он желал проявить смирение и отдать дань уважения пророку, который осмелился возвысить голос против представителей власти и разбудить из летаргии душу Израиля.
Он увидал сурового аскета с львиной головой духовидца, стоящего перед деревянным престолом, под грубым навесом, покрытым ветвями и козьими шкурами. Вокруг него, среди тощего кустарника пустыни, огромная толпа, целый раскинутый лагерь: Мытари, солдаты Ирода, Самаритяне, иерусалимские Левиты, Идумейцы со своими стадами овец и даже Арабы, остановившиеся там же со своими верблюдами, палатками и караванами, привлеченные «гласом вопиющего в пустыне». И его гремящий голос проносился над толпой: «Кайтесь, приготовьте пути Господу, прямыми сделайте стези Ему». Он называл фарисеев и саддукеев порождениями ехидны. Он утверждал, что «уже и секира при корне дерев лежит» и говорил о Мессии: «я крещу вас водою, а Он будет крестить вас огнем».
К вечеру, когда солнце склонялось к закату, Иисус видел, как вся эта толпа теснилась к небольшому заливу Иордана, и видел как Иродовы наемники и даже разбойники склоняли свои могучие спины под струями воды, которыми их поливал Креститель.
Иисус приблизился к пророку. Иоанн не имел понял об Иисусе, но он узнал Ессея по Его льняным одеждам. Он увидал Его среди толпы, спускающегося в воду по пояс и смиренно склоняющего голову, чтобы принять окропление водой. Когда получивший крещение поднял голову, могучий взгляд Крестителя встретился со взглядом Галилеянина. Пророк пустыни задрожал под лучом дивной кротости этого взгляда и невольно у него вырвался вопрос: «не Ты ли Мессия?» Таинственный Ессей не отвечал ничего, но склонив голову и скрестив руки, просил у Иоанна благословения. Креститель должен был знать, что молчание было в обычае у Ессейских посвященных и он торжественно протянул над Иисусом обе руки. После этого Иисус удалился со своими спутниками.
Креститель следил за ним взором, в котором смешивались сомнение, скрытая радость и глубокая печаль. Что значить все его вдохновение и пророческая сила перед сияющим светом, который исходил из глаз Незнакомца и осветил до глубины все его существо? О, если бы молодой и прекрасный Галилеянин был ожидаемым Мессией, какая радость спустилась бы в сердце его. Тогда дело его жизни было бы закончено и голос его мог бы умолкнуть. С этого дня он проповедовал с скрытым волнением о том, что «Ему нужно расти, а мне умаляться». Он вероятно испытывал утомление и печаль старого льва, ложащегося в молчании в ожидании смерти.
«Не Мессия ли Ты?» Этот вопрос Крестителя раздавался в душе Иисуса. С самого начала своей сознательной жизни, Он нашел Бога в себе, и уверенность в царстве небесном освещала сияющей красотой Его внутренние видения.
Позднее, человеческое страдание пронзило Его сердце. Мудрецы ессейские открыли Ему тайну религии и науку Мистерий; они указали Ему на духовное падение человечества и на ожидание Спасителя. Но где та сила, которая могла бы вынести страдающее человечество из темной бездны? Прямой вопрос Иоанна Крестителя проник в тишину Его глубоких дум, подобно синайской молнии. Не Мессия ли Он?
Иисус мог ответить на этот вопрос только после глубокого сосредоточения в тишине своего собственного духа. Отсюда потребность в уединении, тот сорокадневный пост, который Матвей изображает в форме символической легенды. Искушение является в жизни Иисуса поистине великим кризисом и тем верховным прозрением в истину, через которое неминуемо проходят все пророки, все основатели религий перед началом своего великого дела.
Выше Енгадди, там, где Ессеи разрабатывали кунжут и виноградники, крутая тропинка вела в пещеру, скрытую в горе. В нее входили мимо двух дорических колонн, вырезанных в скале, подобных тем, которые находились в Иосафатовой долине, в Убежище Апостолов. Там, в этом гроте, человек как бы висел над пропастью, словно в орлином гнезде. В глубине видимого оттуда ущелья находились виноградники и жилища людей; далее Мертвое море, неподвижное и серое, и печальные горы Маовитские. Ессеи пользовались этим уединенным местом для тех из своих братьев, которые хотели подвергнуться испытанию одиночеством. В гроте этом находились свитки с изречениями пророков, укрепляющие благовонные вещества, сухие фиги и пробивающаяся из расселины скалы тонкая струя воды, единственное подкрепление аскета во время медитации. Иисус удалился туда.
Прежде всего Он обозрел в духе все прошлое человечества. Он взвесил важность наступившего часа. Рим являлся его выразителем: он представлял собою то, что персидские маги называли царством Аримана, а пророки – царством сатаны, печатью зверя, апофеозом зла. Мрак поглотил человечество. Народ израильский получил от Моисея священную миссию – сохранить для мира религию Отца, чистого Духа, передавать ее другим народам и стремиться к её торжеству. Удалось ли его царям и его священникам выполнить эту миссию?
Пророки, которые одни сознавали священную миссию своего народа, отвечали единодушно: нет! Израиль погибал медленной смертью в крепких объятиях Рима.
Следовало ли в сотый раз рискнуть поднять народ, как о том еще мечтали фарисеи, и силою восстановить временное царство Израиля? Следовало ли объявить себя сыном Давидовым и воскликнуть вместе с Исаией: «Я растопчу народы во гневе моем, Я напою их моим негодованием, я опрокину их силою на землю». Следовало ли стать новым Маккавеем и объявить себя Царем-Первосвященником?
Иисус мог рискнуть на это. Он видел, как толпы были готовы подняться по велению Иоанна Крестителя, а сила, которую Он чувствовал внутри себя, была неизмеримо большей силой. Но можно ли насилие побеждать насилием? Может ли меч положить конец царству меча? Не значило ли это вызвать к жизни новые темные силы?